Том 9. Стихотворения 1928 - Страница 48


К оглавлению

48
Мне
  священников
        очень жаль,
жалею
   и ночь
      и день я —
вымирающие
      сторожа
аннулированного учреждения.

[1928]

Подлиза


Этот сорт народа —
         тих
и бесформен,
      словно студень, —
очень многие
      из них
в наши
   дни
     выходят в люди.
Худ умом
       и телом чахл
Петр Иванович Болдашкин.
В возмутительных прыщах
зря
  краснеет
        на плечах
не башка —
        а набалдашник.
Этот
     фрукт
     теперь согрет
солнцем
      нежного начальства.
Где причина?
      В чем секрет?
Я
   задумываюсь часто.
Жизнь
   его
     идет на лад;
на него
   не брошу тень я.
Клад его —
     его талант:
нежный
   способ
      обхожденья.
Лижет ногу,
        лижет руку,
лижет в пояс,
      лижет ниже, —
как кутенок
     лижет
        суку,
как котенок
     кошку лижет.
А язык?!
      На метров тридцать
догонять
      начальство
            вылез —
мыльный весь,
      аж может
           бриться,
даже
  кисточкой не мылясь.
Все похвалит,
      впавши
            в раж,
что
  фантазия позволит —
ваш катар,
     и чин,
           и стаж,
вашу доблесть
      и мозоли.
И ему
      пошли
        чины,
на него
   в быту
      равненье.
Где-то
   будто
         вручены
чуть ли не —
      бразды правленья.
Раз
  уже
   в руках вожжа,
всех
  сведя
     к подлизным взглядам,
расслюнявит:
      «Уважать,
уважать
   начальство
           надо…»
Мы
  глядим,
     уныло ахая,
как растет
     от ихней братии
архи-разиерархия
в издевательстве
        над демократией.
Вея шваброй
         верхом,
         низом,
сместь бы
     всех,
         кто поддались,
всех,
     радеющих подлизам,
всех
  радетельских
        подлиз.

[1928]

Сплетник


Петр Иванович Сорокин
в страсти —
       холоден, как лед.
Все
 ему
   чужды пороки:
и не курит
    и не пьет.
Лишь одна
    любовь
       рекой
залила́
   и в бездну клонит —
любит
   этакой серьгой
повисеть на телефоне.
Фарширован
        сплетен
         кормом,
он
    вприпрыжку,
         как коза,
к первым
       вспомненным
              знакомым
мчится
   новость рассказать.
Задыхаясь
        и сипя,
добредя
   до вашей
       дали,
он
    прибавит от себя
пуд
 пикантнейших деталей.
«Ну… —
      начнет,
          пожавши руки, —
обхохочете живот,
Александр
    Петрович
           Брюкин —
с секретаршею живет.
А Иван Иваныч Тестов —
первый
   в тресте
         инженер —
из годичного отъезда
возвращается к жене.
А у той,
   простите,
       скоро —
прибавленье!
         Быть возне!
Кстати,
   вот что —
       целый город
говорит,
      что раз
         во сне…»
Скрыл
   губу
    ладоней ком,
стал
 от страха остролицым.
«Новость:
        предъявил…
         губком…
ультиматум
       австралийцам».
Прослюнявив новость
            вкупе
с новостишкой
      странной
          с этой,
быстро
   всем
        доложит —
          в супе
что
 варилось у соседа,
кто
 и что
      отправил в рот,
нет ли,
   есть ли
      хахаль новый,
и из чьих
       таких
      щедрот
новый
   сак
    у Ивановой.
Когда
      у такого
      спросим мы
желание
      самое важное —
он скажет:
    «Желаю,
          чтоб был
            мир
огромной
        замочной скважиной.
Чтоб в скважину
           в эту
         влезши на треть,
слюну
      подбирая еле,
смотреть
      без конца,
          без края смотреть —
в чужие
   дела и постели».

[1928]

Ханжа


Петр Иванович Васюткин
бога
 беспокоит много —
тыщу раз,
       должно быть,
             в сутки
упомянет
       имя бога.
У святоши —
      хитрый нрав, —
черт
 в делах
       сломает ногу.
Пару
    коробов
         наврав,
перекрестится:
      «Ей-богу».
48