Том 9. Стихотворения 1928 - Страница 18


К оглавлению

18
Где размашисто,
          где куцо,
модный
   лозунг
      оседлав,
каждый —
    самокритикуется.
Граждане,
    вы не врите-ка,
что это —
    самокритика!
Покамест
       точат начальники
демократические лясы,
меж нами
       живут молчальники —
овцы
    рабочего класса.
А пока
   молчим по-рабьи,
бывших
   белых
      крепнут орды —
рвут,
    насилуют
         и грабят,
непокорным —
         плющат морды.
Молчалиных
        кожа
устроена хи́тро:
плюнут им
    в рожу —
рожу вытрут.
«Не по рылу грохот нам,
где ж нам
    жаловаться?
Не прощаться ж
         с крохотным
с нашим
      с жалованьицем».
Полчаса
      в кутке
         покипят,
чтоб снова
    дрожать начать.
Эй,
 проснитесь, которые спят!
Разоблачай
    с головы до пят.
Товарищ,
       не смей молчать!

[1928]

Легкая кавалерия


Фабрикой
     вывешен
           жалобный ящик.
Жалуйся, слесарь,
        жалуйся, смазчик!
Не убоявшись
      ни званья,
           ни чина,
жалуйся, женщина,
           крой, мужчина!
Люди
      бросали
      жалобы
         в ящик,
ждя
  от жалоб
         чудес настоящих.
«Уж и ужалит
      начальство
           жало,
жало
     этих
        правильных жалоб!»
Вёсны цветочатся,
        вьюги бесятся,
мчатся
   над ящиком
        месяц за месяцем.
Время текло,
         и семья пауков
здесь
     обрела
        уютненький кров.
Месяц трудясь
      без единого роздышка,
свили
      воробушки
           чудное гнездышко.
Бросил
   мальчишка,
        играясь ша́ло,
дохлую
   крысу
         в ящик для жалоб.
Ржавый,
      заброшенный,
            в мусорной куче
тихо
  покоится
      ящичный ключик.
Этот самый
     жалобный ящик
сверхсамокритики
        сверхобразчик.
Кто-то,
   дремавший
           начальственной высью,
ревизовать
     послал комиссию.
Ящик,
      наполненный
            вровень с краями,
был
  торжественно
        вскрыт эркаями.
Меж винегретом
        уныло лежала
тысяча
   старых
      и грозных жалоб.
Стлели бумажки,
        и жалобщик пылкий
помер уже
     и лежит в могилке.
Очень
   бывает
      унылого видика
самая
      эта вот
         самокритика.
Положение —
      нож.
Хуже даже.
Куда пойдешь?
Кому скажешь?
Инстанций леса́
просителей ждут, —
разведывай
     сам
рабочую нужду.
Обязанность взяв
добровольца-гонца —
сквозь тысячи
      завов
лезь до конца!
Мандатов —
        нет.
Без их мандата
требуй
   ответ,
комсомолец-ходатай.
Выгонят вон…
Кто право даст вам?!
Даст
  закон
Советского государства.
Лают
      моськой
бюрократы
     в неверии.
Но —
      комсомольская,
вперед,
   «кавалерия»!
В бумажные
         прерии
лезь
  и врывайся,
«легкая кавалерия»
рабочего класса!

[1928]

Безработный


Веселый автобус
           то фыркнет, то визгнет.
Пока на Лубянку
          с вокзала свезен,
в солидной
     «Экономической жизни»
читаю:
   «Строительный сорван сезон».
Намокла
       мосполиграфская вывеска.
Погода
   годится
      только для рыб.
Под вывеской,
      место сухое выискав,
стоят
     безработные маляры.
Засохшими пальмами
         высятся кисти,
им
  хочется
     краской обмахивать дом.
Но —
      мало строек,
           и фартучный хвистик
висит
      обмокшим
        собачьим хвостом.
В окраске фасадов
           дождя перебои,
а небо
   расцветкой
        похоже на белку.
На солнце
     сменить бы
            ливней обои,
на синьку сменить бы
         неба побелку!
Но кто-то
        где-то
          кому-то докладывал
«О перспективе,
         о срыве сезона».
А эти собрались
          на месяц и на́ два…
Стоят, голодая,
         бездельно и сонно.
Вращали очками
          по цементо-трестам,
чтоб этот обойщик
           и этот маляр
пришел бы
     и стал бы
         об это вот место
стоять,
   безработной лапой моля.
Быть может,
         орудовали и вредители,
чтоб безработные
18